Опора на детство

Чем старше становлюсь, тем чаще вспоминаю детство.

Казалось бы, вот она — насыщенная событиями жизнь, интересная работа, семья… в конце концов, как бы это ни было странно, я сам уже без малого четыре года папа.

Зачем вспоминать то, что было при царе горохе, тем более, что детство моё сложно назвать безоблачным?

А ещё постоянно тянет кому-нибудь что-то про детство рассказать: вот это я делал, вот этим увлекался, вот это и этих любил, вот это терпеть не мог. Вот об этом мечтал, это хотел, это мог, об этом переживал… вспомнишь что-нибудь такое и носишься с этим воспоминанием как с шоппером «Нью Йоркер».

Что это? Бегство от реальности? Инфантилизм? Ранние предвестники старческой сентиментальности?

Кажется, дело в том, что эти воспоминания для меня — это такие мостики, которые помогают мне ощутить непрерывность собственной жизни и чуть лучше понимать себя.

Не знаю, как у вас, а именно себя я помню очень плохо. Помню какие-то события — особенно те, что упакованы в ленту фотографий в айфоне. Глядя на фотографию, могу вспомнить запахи, звуки, ощущения. Но вот именно себя — с трудом.

Я очень долго жил с ощущением, что прожил несколько разных, абсолютно несвязанных между собой жизней.

Детский сад в Химках. Логопед, девочка Маша, с которой я дружил, мальчик Вова, которого я боялся. Разбиваем тамагочи об асфальт, потому что тамагочи — зло, впервые признаюсь в любви девочке на год старше, пробую на вкус желуди, получаю первое признание в любви на детсадовской веранде и изображаю киношный обморок.

Первый класс. Темно, холодно, едем с дедушкой на 345 автобусе куда-то в Москву. В руках — связки макулатуры, которую надо сдать «в канцелярию». Мальчик Сандро учит меня ругаться по-грузински и упорно называет классную руководительницу Анатолия Ивановна, а не Олеся Анатольевна, единственный в классе читаю не по слогам, на обед — маленькие сосиски в тесте и сок.

2000 год. Переезд в Ульяновск, тысячи полиэтиленовых пакетов, пропавшие кошки, ковёр в бабушкиной квартире. Новый год. Последний Ельцин по телевизору. Первый Путин по телевизору. Новая школа, запах свежепокрашенного паркета, дружелюбный сосед по парте, очень мягкий круглый ластик с синей пластмасской посередине.

8 класс. Новая школа, злобный мужичок в клетчатом пиджаке, который орет на 30 человек, «слышь, деньги есть?» в школьном коридоре, 58 маршрутка, конечная «Кладбище» и снова домой. «Гарри Поттер и Принц-полукровка» и чай в обжигающем пластиковом стаканчике вместо уроков.

9 класс. Пачка крепких сигарет в день, пиво до, после и вместо уроков. Первая гитара в подарок на Рождество, истертые в кровь пальцы, первая «Звезда по имени солнце». «Дневной дозор» по второму кругу в пустом зале «Художественного», слезы. Чай «Гринфилд Кристмас Мистери».

Церковь. Радость, надежда, влюбленность, слезы от единения людей. Ответственность, вдохновение, молитвы до хрипоты, разочарование, сепарация.

Параллельно с этим — отдельные жизни, связанные с разными работами и отношениями. У каждой жизни — свой запах, свое звучание и цвет.

Все это меняло, формировало, ломало и переиначивало меня. И в основном, конечно, к лучшему.

Но жить с этим ощущением разрозненности — очень некомфортно. Если у меня было столько разных жизней, то где, собственно, я?

И кажется, что погружение в детство для меня — это возможность нащупать свои «базовые настройки» и найти в них опору. Распутать историю своей жизни и увидеть, что во всех ее главах главным действующим лицом был один и тот же мальчик.

И, может быть, где-то ему посочувствовать. А где-то сказать: «Молодец, малыш!».